Дело Кристофера - Страница 100

100

— Это было задание под номером три тысячи шестьсот восемьдесят девять «заманить красавицу в логово чудища»? — спрашиваю я.

— И откуда ты только такая проницательная взялась? — притворно удивляется Картер.

Усмехаюсь. — Ах, погоди-ка… из Алабамы?

— Не прикидывайся. У меня на заднице напоминание похлеще всех твоих стикеров вместе взятых.

— Да, но дело в том, что я слишком давно ее не видел.

Я качаю головой. Шон неисправим. А я ничуть не удивлена, что в следующий момент его пальцы начинают подбираться именно к упомянутой части моего тела. Блузка медленно скользит вверх, от удовольствия я закрываю глаза, по рукам и позвоночнику ползут предательские мурашки. Штопор забыт, теперь у него одна цель — не дать мне упасть. Но внезапно, вместо того чтобы продолжить процесс избавления меня от лишних тряпок, Картер сильно надавливает пальцами на поясницу. А я вскрикиваю от боли и чуть не роняю бутылку.

Это совсем не то, чего я ожидала.

— Не надо! — шиплю я. Глупо было бы отрицать, что больно, но демонстрировать собственную слабость в мои намерения не входит. А Шон на этом внимание и не акцентирует.

— Давай сюда, — отбирает он у меня вино, без труда вытаскивает пробку, а затем разливает его по бокалам.

— Мы пьем за что-то? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает он. — Мы просто пьем.

— Девиз алкоголиков, — фыркаю я, в подробностях вспоминая ночь на Сицилии.

— Допивай, — коротко приказывает мой начальник, и только я это делаю, говорит: — Пойдем.

И мы оба знаем, где закончится это путешествие. Я коротко оглядываю спальню, так, на всякий случай. Вдруг, скажем, розовые тапки синеглазки запримечу… Хотя, о чем это я? Она розовый не носит. Но мое любопытство не остается незамеченным.

— Потеряла кого-то? Не стесняйся, под кроватью посмотри. Или в шкафу, — издевается Картер. — Могу даже помочь в поисках. Ну так как?

— Спасибо, своими силами обойдусь, — кисло отвечаю я, демонстративно шагая к его шкафу, а Шон закатывает глаза и вместо того, чтобы позволить мне начать археологические раскопки в собственной спальне, хватает меня за запястье и тащит к себе, неким чудесным образом прямо на ходу избавляя от одежды.

А затем меня насильственно кладут на кровать (попробуй возрази), причем на живот, и начинают… пытать. Вот теперь я протестовать пытаюсь, и руки скидываю, и изворачиваюсь, но выходит плохо, потому что спина не позволяет. Спрятанные под обманчиво-гладкой кожей покалеченные мышцы точно в корсет меня затянули, только от настоящего не так больно. А, самое смешное, что мы не кричим и не ругаемся, в темноте раздаются только звуки ударов рук и недовольное сопение.

— Хватит! — наконец, вспоминаю я и о вербальном способе общения тоже. — Не смей трогать мою спину!

— Рот закрой и ложись.

— Это ты со мной сделал! — злобно выплевываю я. — Сначала ты меня искалечил, а потом еще и в Японию отправил!

— Да, а теперь сижу и активно тебе сочувствую. Может, не будешь мне в этом мешать?

А, ну если он так ставит вопрос… Гордость, конечно, против, но иногда нужно действовать и на благо бренного мира тоже. Например, не пресекать альтруистические порывы в человеке, который наделен властью терроризировать всех земных обитателей вместе и поодиночке.

Ладно, уговорили, в некоторых случаях лучшее, что можно сделать: повернуться к такому типу задницей и позволить решать ему.

Чтобы приглушить стоны и крики, накрываю голову подушкой, хотя, кажется, Картер довольно точно определил мой болевой порог, и теперь ходит по самой его грани. Пальцы, безжалостно терзающие спину, напоминают скорее пыточное орудие, и временами мне требуется призвать на помощь всю силу воли, чтобы не вытянуться в струнку или не попросить прекратить. Даже боюсь предположить, сколько проходит времени, прежде чем осознаю, что нажим значительно усилился, а прикосновения приносят больше удовольствия, чем боли. И хотя знаю, что, в общем-то, могла бы уже остановить Картера — просто не могу отказать себе в удовольствии понежиться под его ладонями еще несколько минут. Однако, как всегда это бывает, мой маневр раскрывается махом, и нет, мою спину не оставляют в покое, но массаж становится… ну, другим. На смену боли приходит жар. Подушка мешает дышать, по рукам бегут мурашки, а затем я и вовсе не выдерживаю: разворачиваюсь, сажусь и берусь за пуговицы рубашки Шона.

Вот только там, должно быть, какой-то секретный механизм, или я слишком дрожу, но ничего не выходит. Мне не удается расстегнуть даже две, и так стыдно-стыдно. Наконец, сдаюсь, просто хватаюсь за плечи Картера, тяну его к себе, а он, не будучи несговорчивым, расправляется с мешающим предметом одежды сам. Его тело над моим, и это так привычно, комфортно, знакомо и спокойно. Я никогда этого не понимала, но мы действительно жили в современной интерпретации сказки о красавице и чудовище. Здесь, в этом доме, в этой Сиднейской Вселенной мне угрожал только он, а ото всего остального защищал. Это не полноценная поддержка, и нормального в подобных отношениях тоже мало, но чувство защищенности внутри знакомых стен я пронесла сквозь целых восемь лет. Нигде больше себя так не чувствовала, и, видимо, не авансом называю город, в котором теперь живу, домом.

Скольжу ладонями в волосы Шона, притягивая его лицо ближе, заставляю губы соприкоснуться. Он, вроде, не мешает, но и поощрения я не замечаю. К черту, уж кого я могла соблазнить всегда и при любом раскладе, так это его! Фигушки отвертится! Но, видимо, он и не собирается, потому что срывается как пробка от шампанского, которое здорово встряхнули.

100