— Ты же понимаешь, что как раньше уже никогда не будет.
— Почему? — наивно удивилась я.
— Мы с остальными были… вроде как приятелями, но теперь один из нас подставил других, и доверие разрушено. Что далеко ходить? Любая деятельность уже приостановлена, — и стукнул пальцами по кухонному столу.
— Все вернется.
— За последний месяц я не получил от Манфреда ни одного имэйла, Джоанна. Понимаешь, что это значит? Нас разобщили на всех уровнях. — И это было сказано с такой горечью, что я схватилась за чашку, дабы не расплакаться. Из-за себя. Из-за него. Если что и имело для Шона значение, то это Бабочки. Я не успела подержаться за мечту, а он — да. И ему было больнее. — Советую забыть о Манфреде и его крылатых подопечных.
— И о тебе? — прищурилась я.
Некоторое время Шон молчал, изучая мое лицо. В тишине кухни был отчетливо слышен бег секундной стрелки. Двенадцать. Двенадцать секунд он просто молчал и смотрел.
— Только не говори мне, что — бла-бла-бла — Бабочки стоят того, чтобы ходить по улицам, страшась дорогу перейти в неположенном месте.
— Наверное…
— Наверное?
— Я не знаю! — выкрикнула я, чувствуя, что разговор свернул на очень опасную территорию. — Я таковой не была! Но все еще хочу… Я не верю, что все закончилось.
Шон отреагировал то ли странно, то ли не очень: просто схватил пачку крекеров и ушел.
Я была не так уж и неправа. Осада интерпола продержалась пару-тройку месяцев и исчезла в тот день, когда Пани сделала эпохальное признание в том, что действительно занималась взломами на заказ. Однако, мы с Шоном узнали о нем… своеобразно. К тому моменту я и мой ректор пришли к своего рода соглашению. Я выбросила рубашки, от которых разило духами, а Шон отомстил, обставив гостиную в духе берлоги столь холостяцкой, что ступившая туда шпилька сдалась бы и растворилась сама по себе. И именно в тот памятный день мы окончательно помирились, а привыкание к новому интерьеру устроили не сложно угадать каким образом. Признаться, освоение новых территорий шло не слишком просто. Диван казался слишком жестким, и в попытке усесться поудобнее, при этом не расцепив объятий, я задела пульт от новенького плазменного телевизора. Он упал, экран включился, и мы оба замерли, услышав в сводке новостей знакомое имя… Пока не закончился репортаж, мы с Картером сидели, вцепившись друг в друга, а когда все закончилось, я откашлялась, высвободилась и ушла. Знала, что Шону было неприятно знать, что его предала женщина, которую он любил. Но утешение — не мой конек, тем более что с виски у Картера отношения куда как более теплые.
Долгое время мы жили спокойно, наслаждаясь присутствием только друг друга, в то время как внимание ищеек было обращено на обитателей северного полушария. Сначала Пани, затем — слетевший с катушек Марко, и, наконец, Такаши — комплекта ради… Они брали измором.
Устраивали прессинг. Доставали близких, усложняли жизнь, не разрешали покидать страну… Я все это знаю, потому что тайком почитывала газеты и онлайн-сводки. Шону не говорила, но казалось важным быть в курсе, потому что пока ищейки крутились там, мы оставались в относительной безопасности. Но шли недели, месяцы, а расследование результатов не давало, и все отчетливее понималось, что возвращение интерпола совершенно неизбежно. Однако я прогадала. Они не вернулись. Они прислали Бюрошных ублюдков. И методы у оных отличались.
То утро было великолепным, как и любое другое, с которого начинается самый большой кошмар вашей жизни. Чашка кофе, беготня по двору за Франсин, приятная музыка в плеере. Но еще стук в дверь, щелчок замка и значок ФБР.
— Агент Эндрю Крамер. У нас ордер на арест Шона Картера, — объявили мне с порога, тыча в лицо «полномочиями» в лице власть имущей железячки.
— В чем его обвиняют? — тут же бросилась я выяснять детали.
— Это секретная информация, — то ли сообщили, то ли не сообщили мне и чуть не растоптали, спеша заковать Картера в наручники.
А к моим глазам будто применили фотошопный фильтр размытия по Гауссу. Я, вроде, и не плакала, но ничего не видела, а сфокусировать зрение смогла только когда коренастый коротко стриженный агент так толкнул Шона, что тот с трудом сохранил равновесие. Эта нестыковка отрезвила (еще бы, вон как с моим ректором обращаются!), и я бросилась наперерез процессии.
— Шон, пожалуйста, что происходит? — закричала я, хватаясь за его плечо.
— Прочь с дороги, — прошипел Картер мне в лицо и двинулся вперед с таким видом, будто хозяином положения был он, а не толпа людей в вонючих полиэстеровых костюмах.
Все случившееся заняло от силы минут двадцать, никак не больше, а я еще час стояла около открытой двери, не зная что делать. Шон был гадом, мог дать взятку или обхамить ни за что, мог превысить скорость, но если к нему в дом заявляется ФБР, то он не просто закурил в неположенном месте. Это Пентагон. Ну или взлом, Боже, я молилась о том, чтобы это был последний. Не могла поверить, что Шон мне солгал. Почему-то его честность казалась важной.
Может, дело в том, что несмотря на все неприятные моменты, именно в отсутствии искренности его обвинить было невозможно. Будто это давало призрачный шанс на нормальную жизнь. Ну, по-картеровски нормальную, в смысле без цветочков и пастельной палитры в гостиной.
Я понятия не имела, что делать. Искать тайный сундучок, припрятанный на случай необходимости «выкупа» из полиции? Пойти и узнать, в чем его обвиняют? Или действовать хитрее и заставить это выяснить людей, с которыми Шон не может не считаться? Я решила в пользу последнего и набрала номер Алекса.