Дело Кристофера - Страница 2

Внутри становится так гадко-гадко, что я разворачиваюсь и направляюсь к ленте, на которой уже кружит мой более чем скромный чемоданчик. Разумеется, Брюс меня опережает.

Он же военный, он человек, который привык защищать и оберегать… Но у меня нет сил отблагодарить его даже улыбкой, потому что мое настроение стремительно несется вниз, как кабинка на американских горках. По всему выходит, что я вернулась в Австралию, в университет, в жизнь Шона Картера, то есть к тому, от чего бежала сломя голову. Выходит, я нарушила каждую из клятв, данных себе в стенах этого самого аэропорта…

Дорога до Ньюкасла на удивление изматывающая. Наверное, это потому что если учесть все пересадки, мы летели порядка тридцати пяти часов, а теперь еще вынуждены добираться до другого города. Нет, я не жалуюсь, это же так в духе Шона Картера, что иначе и быть не могло.

Мама так же измотана, как я. Она спит, привалившись к папиному плечу, но они с Брюсом… да им будто по новой батарейке вставили, они обсуждают новенькие модели машин с невероятным рвением, при том, что весь полет, кажется, занимались тем же самым. Мисс Адамс дипломатично молчит, но посматривает на меня с глубочайшим женским пониманием.

К моменту въезда в Ньюкасл все мое тело стремится перейти в горизонтальное положение, и желательно на довольно долгий срок. Видимо, после событий с Леклером, Картером, Монацелли и прочей нечистью, я готова впасть в пожизненную спячку, ведь весь полет я занималась тем же. Но когда мисс Адамс останавливается около ну просто прелестного домика, я загораюсь энтузиазмом. Он и цветом, и размером, и лужайкой, и забором, всем хорош. А особенно он прекрасен наличием кроватей.

Мы выскакиваем из машины, довольные, даже позабывшие о моем недочемодане (а он у нас один, родные ведь почти без вещей на Сицилию приехали), радостно переговариваясь, подходим к порогу, где папа и мама, вечные чудо-романтики, устраивают нечто вроде церемонии переноса невесты через порог. А мы с Брюсом просто аплодируем, пока, видно, дружно не вспоминаем, что скоро нам предстоит проделать то же самое взаправду. Встречаемся глазами и пару секунд смотрим друг на друга. Проблемы с доверием, кажется, не только у меня… Видимо, Брюс рассматривает мое Сицилийское поведение как измену. Да неужели? Ну тогда мы квиты! Он предатель, я изменщица.

— Эм, Джоанна, иди-ка сюда, — зовет меня папа таким тоном, каким раньше сообщал, что я посуду вымыть забыла. Я понимаю, что что-то случилось, спешно захожу внутрь и понимаю, в чем проблема. Еще сказки учат нас тому, что свои желания нужно выражать предельно ясно и подробно, но мне, видимо, не помогло, потому что дом-то я у Шона потребовала, но не мебель!

И вот стоим мы все в… коробке. Не знаю как еще назвать цементный пол, девственно чистый ровненький потолок и только-только отштукатуренные стены. Интересно, хоть санузел тут имеется? Или Шон полагал, что я после подобного перелета чувствую себя достаточно расчудесно, чтобы устроить кросс наций по всем магазинам Ньюкасла?! К собственному ужасу, меня начинает скручивать дикий приступ хохота, я даже на колени плюхаюсь и больно ударяюсь ими о камень. По щекам начинают течь слезы. Но тут, ко всему, я слышу нечто просто убийственное:

— Эм, я могла бы сходить и купить спальные мешки, — предлагает мисс Адамс.

И на смену хохоту приходят безудержные рыдания.

— Ханна, милая… — растерянно говорит мама, обнимая меня за плечи.

— Хватит! Я не хочу думать о мебели, тем более что через пару недель на меня Картер три сотни нахальных детишек навесит, а я не хочу этих детишек, я их загодя ненавижу. Я не хочу больше никого спасать и ничего решать, не хочу думать об окружающих. Я буду сидеть и плакать, пока вы радуетесь жизни, и делаете здесь ремонт, и покупаете мебель! И смеетесь как ненормальные! Вы преступники, вы что, еще не поняли? Это не смешно, подумайте! Мы никогда не сможем уехать из гребаной Австралии, от гребаного Картера, университета и трех сотен детишек, а все почему? Потому что для вас все игрушки. Приговор — подумаешь, самолет коротнуло, и толпа людей погибла — ну а что, с нами же ничего не случилось! Алло, с нами случилось! Посмотрите как жесток этот мир, в нем даже мебели для нас не нашлось!

После этого все окончательно уверились в моей невменяемости и пошли… да-да, за спальными, мать его, мешками. И целых два дня, пока мама покупает в магазинах кастрюльки и вазочки, а папа с Брюсом кладут пол и собирают купленную на последние деньги мебель, а также обмениваются новостями по поводу новых теперь уже самолетах (ВВС, как-никак), я вою как белуга, закутавшись в три спальных мешка. Почему три? Потому что в четырех жарко, а на двух лежать на полу слишком жестко. Периодически за выделенную мне стенку заходит мама.

Кормит меня куриным бульоном и топит в жалости. На искреннее человеческое участие у меня реакция особая. Аллергия называется. От жалости мои глаза начинают слезиться, в носу появляются сопли, а в горле — булькающие звуки, перерастающие в полноценный рев. Ну ведь правда же, все симптомы аллергии!

Иными словами, как и обещала, пока остальные работают и «заботятся на этот раз обо мне», лично я занята двумя делами: лью слезы по поводу собственной горькой участи, а также не переставая проклинаю Шона-мать-его-Картера. Искренне надеюсь, что этому ублюдку икается!

Осознание, что жизнь продолжается и как она продолжается, накрывает меня во время прогулки по Ньюкаслу. Я не знаю, где теперь живет Керри. Уже подхожу к ее старом дому, и только там понимаю, что они с мужем еще в прошлом году переехали. И я не в курсе куда. Я хотела устроить Керри сюрприз, а потому не сказала, что вернулась. А теперь уже не уверена, что хочу рассказывать о своих злоключениях. У Керри все прекрасно. Любящий муж, трое детей, вечный декретный отпуск, а у меня детишки разве что в университете наклевываются, жених может обо мне забыть на месяц, а статус преступницы и вовсе предел мечтаний. Завидую ли я ей? Конечно. Но я люблю подругу, не хочу идти к ней в плохом настроении, а потому сглатываю ком в горле, набираю ее номер и продолжаю делать вид, что я нахожусь в другом полушарии.